Вернуться на главный сайт Кормиловского лицея

Иван Кондратьевич Ломакин родился в 1919 году в деревне Ефимовка Кормиловского района в крестьянской семье . После окончания 4-х классов местной школы начал работать в колхозе, был подпаском, погонщиком лошадей в пору весеннего сева, а в хлебоуборку возил в амбары зерно нового урожая.

В 1939 году Ломакин Иван был призван на действительную службу в Красной Армию на Дальний Восток. Сначала его определили в пехотную часть, но так как в колхозной юности своей Иван был трактористом, вскоре направили в учебный танковый полк. Но вдруг с далёкого запада донеслась весть о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз. Батальон, где служил И.Ломакин, срочно доукомплектовали людьми, и в октябре 1941 года погрузили в эшелон. Прибыли под Москву.

Иван Кондратьевич был не только участником Московской битвы , но и участником парада Красной Армии 7 ноября 1941 года на Красной площади. Ломакин маршировал по стылой брусчатке Красной площади мимо Мавзолея В.И.Ленина, на трибуне которого находился Верховный Главнокомандующий И.В.Сталин.

Долгими дорогами войны прошел ветеран в составе 1-го Украинского фронта освобождал Белоруссию и Украину. Участвовал в освобождении Румынии, столицы Чехословакии – города Праги. Ожесточенные бои за взятие Берлина навсегда останутся в памяти И.К.Ломакина. Да и как забыть поверженный рейхстаг и те мгновения, когда он вместе с друзьями оставлял на его стенах долгожданное слово – ПОБЕДА! Война не щадила никого… В одном из боев под Торжком Иван Кондратьевич был ранен, контужен. Помотался по госпиталям, но благодарен судьбе,что выжил в той страшной войне .

За ратные подвиги И.К.Ломакин награжден орденом Отечественной войны, многими медалями .

После войны Иван Кондратьевич вернулся к своим хлеборобским обязанностям – работал трактористом в МТС, бригадиром тракторной бригады. После окончания Тюкалинского сельскохозяйственного техникума заведовал МТС, работал главным инженером. Долгие годы готовил кадры механизатором для сельского хозяйства в Тюкалинском ПТУ. Оттуда и ушел на пенсию.

Из газеты "Омская правда", 25 ноября 1990 г., А. ГРАЧЕВ."Солдат крещается в бою":

Призвали на службу в Красную Армию в октябрьские дни 1939 года. Солдатская теплушка отвезла Ивана за тысячи верст от родной кормиловской деревни — аж в город Ворошиловск, что на Дальнем Востоке (ныне Уссурийск). Сначала паренька определили в пехотную часть. Потомственный крестьянин, привыкший работать на совесть, вскорости выбился в отличники боевой и -политической подготовки, и его заметили.

На одном из исторических форумов того времени «первый красный офицер», чье имя носил упомянутый город, с гордостью докладывал о том, что из Вооруженных Сил вычищено несколько десятков тысяч «троцкистов-бухаринцев, агентов мирового империализма, международных шпионов, диверсантов и убийц», проникших в командный состав. Однако последний, еще больше, чем природа, не терпит пустоты. Образовавшиеся бреши стали спешно заполнять выдвиженцами пролетарского происхождения, в число коих попал и наш земляк.

В колхозной юности своей Иван Ломакин был трактористом. Видимо, поэтому его направили в учебный танковый полк. Служить здесь, да еше с перспективой, куда интереснее, чем в пехоте. И незаметно пролетел год. Стояло жаркое лето. В полку проводились учения по заведенному порядку. И вдруг он сломался. С далекого запада донеслась весть о вероломстве фашистской Германии, развязавшей против нас войну. Поначалу в это не верилось. Абсурд! Ведь существовал известный договор о ненападении, -в нерушимости которого запрещено было даже на малую толику усомниться и рядовым, и генералам. Но безрадостные фронтовые сводки рассеяли последние иллюзии.

Батальон, в котором обучался Ломакин, имел на вооружении танки 1935 года выпуска. За образец их был взят английский «Виккерс». Обслуга его состояла из трех человек: по одному на 45-миллиметровую пушку и пулемет плюс водитель. К рычагам и определили Ивана, так и не выучив на командира. Батальон спешно доукомплектовали людьми и в октябре 41-го погрузили в эшелон.

Поезда, хотя бы и воинские, пересекали страну томительно долго. Солдаты коротали время за читкой газет, горячо обсуждали сводки с фронтов, стараясь уяснить о боевых действиях больше, чем позволяли скупые строчки «от Советского Информбюро». Нетерпение грызло ребят. «Продержитесь еще чуток! — хотелось крикнуть через тягучие версты. — Мы идем на помощь!» Значкисты ГТО, «ворошиловские стрелки», они верили: стоит им обрушиться на врага со свежими молодыми силами — и он опрокинется, поймет свою роковую ошибку, ударится в бега, запросит пощады.

ГДЕ-ТО НЕДАЛЕКО ОТ МОСКВЫ, на одной из небольших станций танкисты впервые ощутили, что приближаются к местам главных событий. Все пути были плотно забиты составами, и в их движении случилась продолжительная заминка. И тут по соседству притормозил санитарный поезд. Вагоны с разбитыми окнами и подгоревшими крышами, в обшивке — рваные пробоины от пуль и снарядных осколков. Тюрбаны бинтов на головах раненых, искалеченные руки с марлевыми подвесками, загипсованные ноги — впечатление от всего было жуткое. Но изувеченные бойцы не жаловались. Даже о том, как их беззащитный состав, что называется, в упор расстреливали фашистские стервятники, рассказывали и с гневом, и с шуткой.

Уже за Рязанью стали попадаться на глаза глубокие воронки от авиабомб. По вагонам передали приказ погасить все печки и соблюдать светомаскировку, собрать все вещи и быть в любое время готовыми к выгрузке.

Москву объезжали рано утром. Она была затянута серой дымкой. Недалеко от Волоколамского шоссе достигли какой-то крупной станции и принялись выгружаться. Здесь уже слышались орудийные раскаты. Временами над головой прошныривали немецкие самолеты, видать, разведчики. Поэтому танкисты быстро перебазировались в близлежащий лес, немного грустя об обжитых за долгий путь теплушках и понимая, что с ними позади осталась совсем иная жизнь.

В этом лесу Иван впервые столкнулся с остатками наших частей, выходивших из окружения без штабов и командиров. Кучки бойцов скрытно просачивались на восток, чтобы оторваться от врага, отдышаться и снова повернуть штыки на запад. Было больно и стыдно, но ободряла злая решимость отступавших искупить позор вражеской кровью. Некоторые советовали танкистам либо поскорее уходить отсюда, либо получше подготовиться к обороне: хлебнувшие лиха чувствовали дыхание немца на своем затылке.

Особенно запомнилась ему группа людей, одетых, вроде бы, «по гражданке». Однако у некоторых из-под пиджаков проглядывали воротники форменных гимнастерок. И говорили они со знанием обстановки и военного дела, к тому же доброжелательно и грустно. Кто они были? Закамуфлированные окруженцы, разведчики, работники прифронтовых райкомов? Кто знает. Ответ вместе с ними растворился в ночи.

А танкистам была подана команда рассредоточиться и приготовиться к бою. Однако не успели они поступить согласно приказу, как с запада послышался мощный гул чужих бронированных машин. Поначалу они, видимо, намеревались пройти чуть правее, но потом, судя по всему, обнаружили скопление наших танков и повернули против них свое левое крыло, открыв с ходу шквальный огонь из пушек и пулеметов.

Ответ, конечно же, не заставил себя ждать. Но силы были явно неравными. На стороне наступающих была инерция ошеломляющего натиска, они превосходили обороняющихся и числом, и боевым опытом, и качеством техники. Их броня казалась непробиваемой, и только у нескольких вражеских машин меткими ударами удалось порвать гусеницы, в то время как наши почти все были выведены из строя.

Экипаж Ивана Ломакина сделал всего два выстрела. Первый снаряд лишь скользнул по броне, не причинив видимого вреда. Ребята не растерялись, взяли прицел чуть ниже и всадили второй снаряд прямо под башню, которую тотчас заклинило, и немец попятился в спасительную темень. Пока шла эта скоротечная дуэль, к ломакинскому танку уже пристрелялись. Один снаряд перебил ему гусеницу, другой, пробив боковую броню, разворотил мотор. Осколками Ивану распороло шинель и черкануло по левому боку. Так он получил от войны непрошенный, кровавый автограф.

Весь этот бой длился не более получаса. Не чувствуя активного сопротивления, немцы поняли, что дело сделано, и ушли вправо, откуда доносился гром солидной схватки. В лесу стало относительно тихо. Наводчик открыл верхний люк и попробовал вылезть наружу, но сразу же снопом свалился вниз, пораженный пулеметной очередью из подбитой вражеской машины. Тогда ребята решили воспользоваться нижним люком, что в днище танка. То же делали и другие, вытаскивая убитых и раненых.

Наткнувшись к утру на полевой госпиталь, оставили там увечных. Задетые полегче смазались йодом, перебинтовались. Для погибших вырыли общую могилу и схоронили со скромными почестями, а документы их после сдали в штаб армии, чтоб можно было оповестить родных о геройской гибели.

Чуть позже прибился к ним один из отставших. Его экипаж, когда закончился бой, хотел своими силами восстановить поврежденную гусеницу. Однако сменить расколотое натяжное колесо оказалось невозможно. Пока с ним чикались, к этому месту подкатили немецкие тягачи. Наши не утерпели, дали заговорить своему оружию и даже подстрелили одного фрица. На большее ни сил, ни времени не хватило. На вражеской стороне были пушки и пулеметы; Двое храбрецов сложили головы, а третий, оглушенный, сховался за кустом и видел, как немцы подцепили на буксир четыре своих подбитых танка и отволокли в тыл. Хозяйственный народ, ничего не попишешь.

ОТ БАТАЛЬОНА, в котором служил Иван, в строю осталась половина личного состава. Плутая по лесам, танкисты соединялись с другими группами бойцов и офицеров, и за несколько дней их набралось человек сто, имевших и свое, и трофейное оружие. Уже образовалось боеспособное подразделение из трех взводов, когда, наконец, представилась возможность доложиться штабу армии. Там решили влить их в стрелковую дивизию, хорошо обученную и обстрелянную, прибывшую недавно с Дальнего Востока и возглавляемую генерал-майором А. П. Белобородовым, впоследствии прославившимся военачальником. , Ивану Ломакину вручили трехлинейку, и стал он снова пехотинцем.

К месту комплектования нового своего подразделения он прошагал пехом пол-ста километров. Устал неимоверно, а отдохнуть, сколько бы хотелось, возможности- не представилось. Их 41-й стрелковый батальон спешно выдвигался к линии фронта. И как только доукомплектование закончилось, в полном боевом снаряжении, колоннами, поротно тронулись в путь. Верст 25 по лесным проселкам были нелегкими. Жаркое дыхание передовой усиливалось с каждым шагом.

Пришли, вырыли окопы во весь рост, обложились поудобнее боеприпасами. И вскорости разведка отметила на противоположной стороне активное передвижение. «Готовятся к атаке»— предупредили бойцов командиры. И не ошиблись. Вражеское наступление началось с рассветом. .,

— Их пули вьюгой свистели над нашими головами, — выстегивали фонтанчики земли из брустстверов, — вспоминает Иван Кондратьевич. — Среди орущих немцев рвались наши снаряды, но бреши в цепях немедленно заполнились. Четыреста — двести — сто пятьдесят метров. Внезапно огонь вражеских минометов перенесся : вглубь нашей обороны. И мы поняли, что это — к штурму. Сердце мое колотилось, наверное, с утроенной силой, кровь толчками била в голову, но трусости я не чувствовал — только злость. И вот, когда расстояние между нами и эсэсовцами стало критическим, заговорили наши «максимы».

Надо сказать, обращаться с ними я хорошо приладился еще в «учебке». И сейчас мы с моим напарником Смирновым стали строчить попеременно. И когда в нашем секторе падали фрицы, мы сильно радовались. Через несколько минут фашисты пришли в явное замешательство, беспорядочно заметались по полю, а потом кинулись вспять, провожаемые винтовочным и пулеметным огнем. После себя они оставили немало трупов, которые черной копотью оскорбляли белизну молодого снега.

Так сибирский солдат Иван Ломакин с честью выдержал и второе свое боевое крещение. Наступило затишье. По окопам, как и перед боем, прошел комиссар Иван Сидорович Петров. И по полному имени, и по достоинству поведения, и по улыбчивой манере обращения с людьми это был истинно ; русский человек. А какие верные слова находил — солдаты преображались в его присутствии.

— Эсэсманов вы положили богато, — говорил он неторопливо,— наших погибло гораздо меньше. Что вы из этого должны усвоить? Да то, что не так страшен черт, как его малюют. Милые мои ребята, ведь, если вы теперь всегда будете воевать так же отлично, врагу неминуемо будет каюк. Пусть не завтра-послезавтра, пусть чуток попозже, но мы еще отпразднуем нашу общую большую Победу.

Почти полвека с тех дней прошло. Но помнит старый солдат Иван Ломакин те пророческие слова. Помнит и комиссара Петрова — сероглазого, худощавого, подтянутого, с отличной выправкой, с проникновенными нотками в голосе, берущими за живое. Благодаря ему осваивал сибирский парень труднейшую науку — и в нечеловеческих условиях оставаться человеком. И верен ей по сей день.